Религия, веровани,обычаи, традиции, обряды
Ремесла и промыслы
Традиционное жилище
Традиционная одежда
Национальная кухня. Рецепты
Фольклор
Язык и письменность
Сету (сето, псковская чудь) — небольшой финно-угорский народ, проживающий в Печорском районе Псковской области и прилегающих районах Эстонии (уезды Вырумаа и Пылвамаа), до 1920 года входивших в состав Псковской губернии. Историческая область проживания народа сету носит название Сетумаа.
Точную численность сету установить трудно, так как данный этнос, не внесённый в списки народов, проживающих на территории России и Эстонии, подвергся сильной ассимиляции, но чаще озвучиваются данные 10 тыс. чел. При переписях населения сету обычно записывали себя эстонцами и русскими.
В России по переписи 2002 года 197 человек идентифицировали себя как сету, в том числе 172 чел. в Псковской области.
Выделяются 2 основных ареала в Печорском районе:
- северный: приграничный запад Круппской волости;
- основной (с рассеянными участками):
- в приграничной Паниковской волости;
- в треугольнике Паниковичи — Печоры — Изборск (между трассами Псков — Рига и Изборск — Печоры);
- в треугольнике Печоры — Изборск — Новоизборск (до железной дороги Псков — Печоры).
Социальный институт
Общинный характер землепользования и принцип раздела земли между всеми сыновьями способствовали сохранению патриархального уклада в хозяйстве и в семье. Вплоть до второй половины XIX века сету жили большими семьями. В крестьянских дворах иногда проживало от 10 до 18 человек: хозяин с хозяйкой, женатые и неженатые сыновья, дочери, не вышедшие замуж. Даже после смерти деда, родоначальника большой семьи, под одной крышей продолжали жить не только родные, но и двоюродные братья с семьями. Были и малые семьи, которые со временем становились больше.
Отец и мать имели право распоряжаться судьбой своих детей. Авторитет родителей был очень высок: без благословения редко кто решался на брак. Верили, что такой союз не принесёт счастья. Свадебный возраст у сету был довольно низким — 15-20 лет. После введения обязательной воинской повинности возраст женихов увеличился до 25 лет.
В начале ХХ века основной формой семьи становится малая семья (муж, жена, дети).
Религия, веровани,обычаи, традиции, обряды
Сето — православные. Эта конфессиональная принадлежность объясняется прежде всего тем, что Сетумаа располагалась в основном вокруг Псково-Печерской обители, с XV—XVI веков ставшей мощным духовным центром Руси на северо-западной окраине государства Московского.
До крещения сето были язычниками (как и другие прибалтийские племена). Языческую веру отражали жертвенные камни и лечебные источники, фигура древнего бога плодородия, которую прятали; ритуалы, связанные с ней, были мужской тайной. С христианством, как и с язычеством, связаны старые сосны лаудсипедяйяд, до которых покойника несли на руках. Сохранилась вера в силы природы и в души предков.
Христианство в лице православия пришло в Сетумаа в X-XIII веках, приобретя сильнейший размах после строительства Печерского монастыря в XV веке.
Для православных сето церковные обряды – святое. В каждой избе был свой красный угол пюхасенульк с иконами и рушниками, на полу небольшой половик, на который во время молитвы становились на колени, читали молитвы и крестились. Это был тихий уголок, где детям не позволялось играть; место, где человек мог побыть наедине сам с собой.
Некоторые реликты сетоской обрядности восходят к эпохе древнейшей волжско-финской языковой общности. Ещё в конце XIX века у сету сохранялись обряды, связанные с тайным поклонением некоему богу Пеко — Peko Jumal. Пеко изображали в виде деревянной фигуры или восковой свечи. В честь Пеко устраивалась совместная трапеза перед началом и по окончании полевых работ. Фигурка Пеко была достоянием определённого братства (группы родственных семей).
Ежегодно в результате ритуальной рукопашной битвы выбирался новый глава братства, хранитель Пеко, который держал его в своём амбаре. Накануне Троицы в каждом дворе варилось пиво, которое затем свозилось в один двор, где в этот год должно было совершаться празднество. Место празднества каждый год избиралось новое, и хозяин праздника узнавался так: на утро до рассвета возились между собой, стараясь окровавиться. У кого первого появилась кровь, тот и считался хозяином… на следующий год.
На праздник приходили с каждого двора только хозяин и хозяйка. Богу Пеко зажигали чёрные свечи. В начале пиршества обращались к нему с воззванием: «Пеко, Пеко, иди пить пиво, вкушать сладчайшего!» Жрец-старец приносил ему какую-то жертву.
Вероятно, Пеко у сето был первоначально одним из духов покровителей рода, а позже — территориальной общины (деревни). Со временем он превратился в божество плодородия, а также повелителя небесных осадков.
Своеобразно почиталось ими также древнее скульптурное изображение св. Николая Мирликийского с мечом в одной руке и храмом в другой (иконографический тип: Никола Можайский), находящееся в надвратной церкви Печерского монастыря. Существует предание, что во время осады монастыря войсками Стефана Батория, святитель Николай сам встал на защиту обители. Поэтому скульптура получила в народе название Никола Ратный. В день св. Николая «это изваяние, — писал Ю. Трусман, — с женским коралловым украшением на груди… обкладывается снизу до верху лепёшками, кадками с маслом и творогом так, что его не видно… богомольцы обмазывали его губы маслом и творогом».
Подобно многим прибалтийско-финским народам, сето имели свои священные рощи, камни, источники.
Праздники и обряды.
Издревле связанные с землёй («Что сильнее всего на земле? — Земля» — сетоская загадка) сето сохранили многие архаические обряды и верования. Аграрная и скотоводческая магия даже в конце XIX века не утратила для крестьян-сету своего первоначального значения.
Земледельческие обряды сосредоточились вокруг важнейших периодов аграрного календаря: вывоза удобрения на поля (навозница), пахоты, посева, жатвы, обмолота. Главной целью магических ритуалов было обеспечение будущего урожая, здоровья и силы всех занятых в производственном процессе людей и животных.
При помощи обряда человек устанавливал особый гармонический резонанс между собой, совершающим действие, и стихией — землёй, тем объектом, на который это действие было направлено. Не случайно, начало и конец всякой работы отмечали трапезой на поле. По обычаю, участников навозницы, а на следующем этапе — пахаря и боронителя, одетых в белое, — обливали водой. Пахарь перед началом работы съедал ритуальный хлеб оратая, хлеб также скармливали перед пахотой и лошади.
При вспашке и посеве выходили на поле с освящённой вербой, которую втыкали в землю. Первые сжатые колосья несли к иконе. В конце жатвы обматывали соломой серпы. Вышеперечисленные действия совершали хлебопашцы Прибалтики и России, но были у сету также и особые, уникальные обряды, более нигде не встречающиеся. Например, сето втыкали в капустную грядку головешки из Иванова костра, ссыпали под последние колосья крошки от еды и искали меж колосков насекомых: приползут или нет? Кормили собаку первой лепёшкой из нови, муки нового помола.
Календарная обрядность
Обряды, связанные с культом плодородия (с земледелием и животноводством), органично входили в единую традиционную систему народного календаря. Народный календарь сету был почти идентичен русскому.
Православные христиане-сето строго соблюдали посты, отмечали двунадесятые праздники, 14 местных больших (приходских) Престолов, малые деревенские Престолы и т.д. Между тем, обрядовая сторона и названия многих дат сетоского календаря восходят к общей прибалтийско-финской или восточно-прибалтийской (католической календарной) традиции. Например: новогодний обычай устилания пола избы соломой, гадание при помощи соломы на Рождество, детский обычай ставить под ёлкой башмачки или чулки для подарков, выпечка рождественского хлеба, осенний комплекс поминовения усопших (Midrosk pdev — Дмитриев день), ряжение и нищебродство молодёжи в Мартынов и Катеринин дни.
Своеобразием отмечена сетоская Масленица. На Масляну, в четверг, устраивался бабий праздник. Женщины вскладчину покупали еду и выпивку, собирались у одной из хозяек на дому и пировали отдельно от мужчин, «чтобы те не мешали». В деревне Салтаново был большой бабий праздник, сюда приходили женщины сету из деревень Соколово, Рысево, Трынтово.
В некоторых деревнях сето жгли масленичные костры, но большинство уверяют, что у них это не было принято: «Мама говорила: жечь костёр у сету считается грехом, а русские жгут костры — они, наоборот, свои грехи сжигают». На следующей ступени иерархии, после Престолов, в празднично-обрядовом календаре сето находились весенне-летние народные гулянья — кирмаши (kirmaskis), и осенне-зимние посиделки молодёжи — супрядки. Само слово кирмаш (kirmes) означает в переводе с немецкого «храмовый праздник», «ярмарку». Кирмес/кирмаш в качестве народного гуляния после посещения церкви или ярмарки, которая, как правило, была приурочена к праздничному дню, бытовал на территории Прибалтики, Белоруссии (Витебская губ.) и также Сетумаа.
Проникновение этого названия в народную культуру является свидетельством того христианского синкретизма (католичество — православие), следы которого заметны в западных губерниях России и в католических районах Восточной Прибалтики (например: в Латгалии). На западной Псковщине у кирмашей были определенные локальные особенности: они носили сезонный характер — проводились не раньше Пасхи или Радуницы и не позже Дмитриева дня (после Михайлова дня или Покрова кирмашей, как правило, уже не устраивали). Кирмашами называли здесь также воскресные вечерние (с 16 до 23 часов) гуляния, наиболее активными участниками которых являлись молодые люди обоего пола, достигшие брачного возраста.
Между тремя-четырьмя деревнями, входившими в состав одного прихода, устанавливалась определенная очередь проведения воскресных кирмашей. Таким образом, внутри «престольной» постоянной системы, связывающей деревни одного «гнезда», функционировала сезонная и подвижная малая система кирмашей.
Главной функцией воскресных кирмашей, по-видимому, следует считать обеспечение внутриэтнического общения молодежи, а также — межэтнического общения, так как в «очереди» кирмашей всегда оказывалась одна русская либо русско-сетуская деревня. К 11 часам вечера девицы обязаны были возвратиться домой, где они ужинали и шли спать на сеновал. Туда, спустя некоторое время, в открытую, с песнями, или тайно приходили «мальцы».
Обычай ночного посещения парнями девушек был широко распространён у народов Северной Европы, Прибалтики, у финноязычных народов и русских Северо-Запада. На Западной Псковщине он издавна существовал у сету, а позднее в некоторых деревнях (не повсеместно) стал обычной формой общения и у местной русской молодёжи, которая, однако, скрывала подобные встречи.
Так же, как у русских, самыми важными праздниками у сето были Пасха, Рождество и годовой праздник. Затем шла Масленица, которую отмечали блинами. Для поминок, на Троицу, красили яйца в жёлтый свет, в день Петра и Павла кормили ватрушками и сыром.
Специальные традиционные кушанья готовили на крестины, свадьбу и похороны.
У сето долго сохранялись языческие верования: культ камней, деревьев, источников. К некоторым камням в определённые дни стекались толпы народа и несли жертвы: творог, сметану, сыр. Особенно почитаем был Тёплый камень близ деревни Меэкси. Вера в его магическую силу сохранилась у пожилых людей и в наши дни. К камню Анны несли овечьи ножки и головы. Кроме камней целебной силой обладали источники.
У сето существовало много примет и обычаев, которые исполнялись семьёй или одним человеком. Так, обряды должны были обеспечить урожай. Например, во время жатвы, связав первый сноп, съедали кусок хлеба. В конце сжатой нивы оставляли несколько колосьев, возле них снова ели. Первые и последние колосья укрепляли перед иконой, а хлебцы из первой смолотой муки несли к священным камням либо в церковь.
Обрядами «добивались» и плодородия скота. Так, в Пасху давали корове хлеб и яйцо, чтобы она была здоровой. Ночь накануне Иванова дня считалась особенно благоприятной для колдовства. С вечера коров и лошадей привязывали на железную цепь (железо использовали как оберег).
Суеверия у сето сохранились значительно дольше, чем у эстонских и русских крестьян. Лишь в конце ХIХ — начале ХХ века некоторые новшества стали проникать в жизнь сето, что было связано с развитием грамотности и отходничеством.
Семейная обрядность
Сетоская свадьба XIX веке была в свое время подробно описана Я. Хуртом. Основные её этапы сохранились без изменений до 20-30-х годов XX века, хотя некоторые обряды и ритуалы изменили свое содержание, статус или последовательность внутри традиционного свадебного обрядового комплекса. Неизменным осталось удивительное, эмоционально насыщенное фольклорное сопровождение каждого эпизода свадебной церемонии на всех её этапах.
Первый этап или предсвадебный комплекс (самый протяженный во времени: от трёх-четырёх недель до двух-трёх месяцев), включал в себя сватовство, которому иногда предшествовала разведка — тайный осмотр хозяйства семьи невесты, дымничанье (окончательный сговор), обручение. Бывали случаи, когда сватали по-тёмному — жених и невеста лишь на обручении и знакомились. Сватовство проходило под вечер.
Сваты приходили вместе с женихом. Во время сватовства испрашивали согласия родителей невесты и самой девушки на брак (согласие последней было нередко простой формальностью). Первым символическим даром от парня, ещё не ставшего женихом, был головной платок. Бутылку вина, принесённую сватами, после совместного распития родители девушки, в случае их согласия, накрывали рукавицей или платком. Кроме того, каждому из пришедших хозяйка (мать) на прощание дарила по паре рукавиц.
Через несколько дней родители девушки отправлялись смотреть хозяйство жениха и знакомиться с будущей новой родней. Этот обычай назывался дымничание (дымники — русское, kodukaja — сето). Если люди и хозяйство не нравились дымникам: «бедные, грубые», то платок, подаренный парнем при сватовстве своей избраннице, возвращался обратно жениху-неудачнику. И это означало разрыв.
Если платок не возвращали, считалось, что сговор состоялся. Примерно за неделю до венчания происходило обручение — «большое вино» (suur vino). Жених со своими родственниками и сватами опять приезжал в дом невесты. Собравшиеся девушки и женщины пели величальные песни, жених дарил своей суженой обручальное кольцо и деньги.
Собственно только после обручения парень и девушка официально становились в глазах общества женихом и невестой. По сведениям информаторов, именно с этого времени девушка-невеста начинала носить особую «плохонькую» одежду: белый платочек, рубаху без тканых украшений (в таких рубахах обычно хоронили замужних женщин), белый сукман-сарафан или синий — китасник.
Многие пожилые женщины утверждают, что невеста переставала в этот период также носить металлические украшения, другие дают понять, что ношение украшений не запрещалось, но скромному поведению просватанной девушки должно было соответствовать и скромное убранство. Когда обе стороны заканчивали подготовку к свадьбе и окончательно был определён её день, невеста вместе с четырьмя-шестью подругами начинала обход родственников и соседей, которых она приглашала на прощание и на свадьбу.
Прощание происходило во дворе у крёстного отца или крёстной матери. Невеста в сопровождении своих подруг, обходя всех присутствующих «по кругу», кланялась и обращалась к каждому с особым причитанием, предназначенным только для этого гостя. Во время «прощания» невеста оплакивала саму себя, скорое расставание «навеки» со своей семьей, общиной, подругами и бывшим «сердечным другом».
Данный обычай свадебных причитаний самый вариативный и эмоционально напряжённый. За два-три дня до венчания, а в XIX веке после венчания, но до свадебного пира, в дом жениха привозили постель невесты — будущее брачное ложе, которое невеста (её подруга) стелила в клети. Второй этап — собственно свадьба — состоял из следующих обрядов: венчания, свадебного пира, утреннего (после ночи в клети) бужения молодых и, наконец, одевания на молодую головного убора замужней женщины.
Утром в день венчания невеста сидела под образами, одетая к венцу, рядом со своими крёстными отцом и матерью. Родственники, односельчане, подходя по очереди, пили за здоровье невесты, клали деньги на блюдо, стоящее перед ней. Всё это происходило под непрерывные причитания родственниц и подруг, в то время как сама невеста хранила молчание. Вскоре приезжала партия жениха с дружкой truzka во главе. Дружка с кнутом или посохом заходил в дом, откуда выводил невесту после родительского благословения, укрытую особым большим платком — покрывалом невесты kaal, suurratt, и свадебный поезд отправлялся в церковь.
В первых санях, которыми правил дружка, ехала невеста со своими крёстными родителями, во вторых санях сидел жених. Пока происходило венчание, сундук с приданным vakaga перевозили в дом жениха. Возвращались от венца молодые вместе с дружкой уже в одних санях. Когда выходили из саней, то первым всегда шёл дружка, чертя в воздухе кнутом или посохом охранительные знаки — кресты. Если венчались в воскресенье, то после благословения молодых родителями жениха, сразу же начинался свадебный пир. Но сето никогда не обмолвятся и не назовут венчание свадьбой. Это не случайно.
В XX веке в большинстве случаев венчались в пятницу, а свадьбу играли в воскресенье. В XIX веке промежуток между венчанием и свадьбой был ещё больше. М. Миротворцев пишет, что «мирская свадьба» праздновалась на «осьмой день» после «венца». Поэтому в старину молодые, возвращаясь из церкви, разъезжались по домам и не встречались до «мирской свадьбы». На свадебном пиру молодую одаривали гости. Молодая, в свою очередь, одаривала родственников жениха, что знаменовало её вступление в новый род. После одаривания молодых провожали в клеть — на брачное ложе. Утро следующего дня начиналось с ритуала бужения молодых. Будили дружка или крёстный отец молодой.
Затем на молодую надевали женский головной убор линик; это означало её переход в новую социально-возрастную группу и начало нового этапа свадьбы, который продолжался обычно от одного до трёх дней. Молодая при этом вновь одаривала свекровь и других новых родственников. После этого молодых вели в баню. В XX веке ритуальная баня приобрела характер шуточного действа. С этого момента начинались весёлые свадебные игры, с шутками и озорством. В дымную баню пытались затащить крестных родителей, гостей. На свадьбе появлялись ряженые: кузнец, желающий подковать невесту, и другие «маски». На третий день всей свадьбой ездили в дом родителей молодой.
После завершения свадебного гуляния, свекровь впервые выводит молодую по воду к ручью или колодцу. Здесь молодая опять одаривает платком или рукавицами источник, откуда берёт воду. Затем её отводят в хлев, где молодая должна положить полотенце или рукавицы на корову — одарить духа, хозяина хлева. Многие черты свадебной обрядности сето роднят её с карельской, ижорской, другие — с эстонской, латышской. Однако основные этапы имеют общий местный межэтнический вариант свадебной обрядности, типологически близкий к русской (православной) северо-западной традиции.
Родильная обрядность
Родильная обрядность, в отличие от свадебной, имела характер скрытого от «лишних глаз» действа. Жизнь матери и младенца вообще была потаённой до тех пор, пока дитя не крестили, а мать не совершала «очищения» молитвой — не брала молитвы в церкви. В комплексе родильной обрядности сето специфическим ритуалом были глядины — смотрины младенца до крещения.
На глядины приходили соседки, обязательным было посещение для женщин-родственниц. Приносили в подарок выпечные изделия и всегда munaroog — блюдо типа омлета. Постояв и посмотрев на ребёнка, садились за стол, пили за его здоровье. Главный распорядительницей на глядинах была свекровь, мать же на протяжении всей церемонии сидела в своем бабьем углу за занавеской (naisenulk — женский угол, место выгороженное в избе для «нечистой» матери и новорожденного) и никакого участия в торжестве не принимала.
Погребально-поминальная обрядность
Благоприятным для души временем смерти у сето считалась Пасха («открыты врата в рай»), неблагоприятным — пост («закрыты врата в рай»). Хорошо, считали, умирать утром, когда душу поджидают другие умершие, плохо вечером — никто не ждет, и врата в рай закрываются. Обязательным считалось присутствие возле умирающего близких: во-первых, необходимо было выслушать пожелания умирающего относительно погребальной одежды, поминок, во-вторых, другие умершие могли спросить «вновь прибывшего» (на тот свет): «Почему ты сбежал?» Во время агонии нельзя было шуметь: «душа на ниточке висит».
Как только наступала смерть, на подоконник ставили чашку с водой, вешали полотенце, чтобы «душа ополаскивалась». Всякое оживление, веселье в деревне прекращалось, запрещалось топить баню, стирать, молотить. В дом приходили мойщики. Покойного обмывали на ржаной соломе, одевали и укладывали на специально изготовленные носилки, которые ставили на лавку («три дня ему в гостях дома быть»). В старину концы жердей — ручки носилок обматывали красной шерстяной пряжей.
Похороны устраивали ранним утром (эстонцы-лютеране хоронили обычно к вечеру). В фобу поверх подушки, по диагонали протягивали красные нити. В гроб также иногда клали клубашок нитей — женщине, деньги на табак — мужчине, а сильно выпивавшему при жизни — бутылку водки. После выноса покойника старались выгнать смерть: «Смерть вон!» — приговаривали и выметали сор из избы, вколачивали в порог гвозди, рубили на пороге голову домашней птице, окуривали избу можжевельником. Вослед процессии, выходящей со двора, трижды махали поясом, который затем бросали через плечо.
Первое прощание с умершим происходило на перекрёстке деревенской улицы и проезжей дороги, обязательно у сосны или можжевельника. Здесь гроб перекладывали на телегу, а носилки оставляли, прислонив к дереву.
Деревья так и называли «сосна (можжевельник) носилок». Около дерева вдребезги разбивали горшок из-под воды и разводили костёр, где сжигали солому, веник, которым обмывали тело, стружки и опилки гроба. От прощального дерева на кладбище отправлялись лишь родственники, остальные жители деревни бросали вслед по три горсти песка и кричали: «Уходи уже из глаз и из памяти прочь. Оставайся на ночь там, куда тебя положат днём». После панихиды гроб несли на кладбище, где «свойственники по крестинам» копали могилу, сами же крестники во время панихиды должны были стоять на коленях.
Гроб опускали на вожжах, линиках, поясах или полотенцах. Могилу зарывали «быстрее всех работ» и тут же дарили ямщикам (могильщикам) рукавицы с длинными выпущенными нитями на конце пальца и ладони. Могильщики перебрасывали друг другу рукавицы, закрещивая могилу косым крестом. На могиле ставили крест, на который повязывали линик или пояс. Поминали кутьёй с горохом, затем творожным сыром soir, варёными яйцами, рыбой. Домой ехали тайной дорогой, чтобы обмануть смерть.
Подъезжая к прощальному дереву, проезжали через костёр. Дома приехавших с кладбища ждал поминальный стол. Начинался он с ритуальной каши из гороха с сытой, а завершался овсяным киселём. Но прежде чем сесть за стол, каждый из участников похоронной процессии прикладывал ладони к печи — «передавая смерть и болезнь». Дни поминовения у сето были те же, что и у других православных.
В погребально-поминальной обрядности сету, при её детальном анализе, выявляются многие элементы, которые роднят сето не только с соседями, но и с другими прибалтийско-финскими народами — водью, карелами, ижорой, вепсами.
В этом своём качестве (защитника от града) образ Пеко сливается в сознании верующих с образом христианского Ильи-Пророка и Онуфрия Мальского. Ильин день — престольный праздник в большинстве деревень сету Печорского района. Мальское воскресенье — общеприходской заветный праздник в деревне Малы, где расположена церковь св. Онуфрия (св. Онуфрий избавил крестьян от града, выпавшего летом). Илья-пророк, ездящий, по народным представлениям, по небу в огненной колеснице, управлял не только погодой, но и оказывал покровительство лошадям.
У сето, кроме святого Ильи, покровителями лошадей считались также святой Юрий (Георгий), святые Фрол и Лавр. Святой Власий был покровителем крупного рогатого скота — близ Власьева дня обычно телились коровы. Святой Антоний был покровителем свиней — в январе начинали пороситься свиньи. В день святого Антония (17 января) у сету и эстонцев на праздничном столе обязательным блюдом была свинина (свиная голова).
Две святые — Анастасия и Анна — почитались как покровительницы овец. В день празднования памяти Анны Праведной (25 июля) в деревне Сульпики Паниковского прихода и в деревне Малая Тросна Верхоустенского прихода, где существовала часовня этой святой, крестьяне-сету, «подставляя к иконе приношения в виде бараньих голов, ног и шерсти», приговаривали: «Ашка, Ашка! Ешь барашка!» Не только по отношению к святой Анне сету выказывали «крайне грубые языческие представления».
До середины XX века на территории Сетумаа особым почитанием пользовались два тёплых камня: Титов камень — в глубоком овраге на ручье Каменце (г. Печоры, ул. Овражья) и Иванов камень, находящийся в деревне Мегузицы, у ручья (на территории Эстонии).
К Титову камню приходили женщины сету из Тайлова, Паниковичей и других мест на Фоминой неделе, в Радуницу. По сведениям местных жителей, «камень действительно был тёплым, хотя и была ранняя весна». Здесь лечили женские болезни: прижимались животом, чтобы избавиться от бесплодия; приносили пищу к камню; потом была трапеза и гулянье (кирмаш) на поляне, на другой стороне оврага.
Об Иванове камне существовало предание, что Иоанн Креститель и апостол Пётр сидели на нём, умывали ноги и обувались. Вероятно, поэтому Иванов камень более всего «помогал» при болезнях конечностей и позвоночника. Сюда собирались толпы народа в Иванов день: русские, сету, эстонцы. Русские шли в церковь, сету-«богомолки» зажигали свечи, ставили их на камень, зачерпывали ложкой масло или творог и клали туда же, прикладывались к камню больными местами. Оба камня, дарующие здоровье и плодородие, вероятно, были связаны с культом Пеко. Возможно, в ритуальных действиях, совершавшихся около них, сохранились реликты некоего «бабьего праздника» у «идоложертвенного» камня, известного у других финноязычных народов.
Пеко Peko Jumal в народных верованиях — божество плодородия, покровитель плодородия, а также повелитель небесных осадков, защитник от града. Фигурка Пеко была достоянием определенного братства (группы родственных семей). Стоявший в зерновых закромах запылённый Пеко был всего лишь вытесанным из чурбака (по другим заявлениям – сделанный из воска) примитивным мужским торсом, в голове которого просверливались отверстия для свечей. Каждый год божок переходил из семьи в семью. Наиболее известен Пеко из угла Мокролуга в окрестностях Обиницы. Пеко старались скрыть от чужого взгляда в амбаре. Два раза в год народ собирался на общие праздники, чтобы почтить Пеко. Ритуальные празднества справляли после жатвы в Иванов день и на Сретенье, во время которых главным действием было зажигание свечей. В честь Пеко устраивалась совместная трапеза перед началом и по окончании полевых работ. После весеннего посева собирались на праздник. Праздник организовывался совместно: ячмень на пиво собирался заранее, а еду приносили с собой. Выбор нового хозяина Пеко происходил на осеннем празднике и только из числа мужчин. Раньше это случалось с помощью «кровавого жребия». Мужчины собирались ближе к ночи к устроителю праздника, ели каждый из своего мешка, повернувшись спиной друг к другу. Затем просили у Пеко защиты для своего хутора, зерна и скота. Кровавый жребий был основан на том, что мужчины выбегали на улицу и начинали драться и перепрыгивать наперегонки через изгородь. У кого первого появлялась кровь, тот и становился хозяином Пеко на следующий год. Позже кровавый жребий заменили выбором пламенем свечи. Избранный хозяин Пеко заворачивал фигуру в белое льняное полотно и забирал с собой. Теперь он мог держать у себя Пеко целый год, и его обязанностью было устроить на следующий год праздник. Считалось, что Пеко принадлежали специальные «святые» деревья, под которые приносили жертвоприношения.
Имя Пеко знали финны, карелы, водь. Ближайшие параллели подобного культа можно увидеть в ритуале древнефинского празднества в честь бога Укко, карельского Пеллонпекко и даже в мордовском празднике Солтан-керемят. Вероятно, Пеко у сету был первоначально одним из духов покровителей рода, а позже — территориальной общины (деревни). Со временем он превратился в божество плодородия, а также повелителя небесных осадков. Ещё в начале нашего столетия культ Пеко существовал в некоторых селах Сетумаа.
В сетоском эпосе «Пеко» сказительница Анне Вабарна воспевает Пеко как короля Сетумаа. Поскольку король спит в песчаной пещере города Печоры (покоится в Печорском монастыре), Сетумаа должна находиться под властью чужого правителя. Вот так и сходятся сету каждый год, преступают государственные законы, создают своё королевство и выбирают своего короля и своих умельцев, чтобы управляли их землёй, вернее избирают не самого короля, а его наместника. Согласно верованиям сето, народный избранник видит те же сны, что и король, и поэтому может передать своему народу волю властелина.
28 августа проходит традиционный деревенский праздник народа сето — кермаш (вокруг Вярски — ‘kirmas’, в окрестностях Обиницы — ‘kirmask’). Эстонское соответствие кирмаску – симман. Кирмаск устраивают после церковного праздника. Девушки танцуют и поют, а матери любуются своими дочерьми и высматривают среди девущек кандидаток в невестки: кто как одет и насколько богато наряжен. Кирмаск – это ещё и место встречи молодых. Особых правил поведения молодых людей не было, в отличие от правил поведения женщин и девушек, так что парни смело высматривали девушек, могли напиться и подраться.
Ремесла и промыслы
Основу хозяйства, сложившегося у сето к середине XIX века, составляли пашенное земледелие и животноводство. Подобно русским, они выращивали зерновые, а из технических культур — лён, разводили крупный рогатый скот, овец, свиней, держали домашнюю птицу.
У печорян было развито огородничество, садоводство, некоторую роль играло и пчеловодство. Единственное занятие, которого сету старались избегать, в отличие от русских, — это рыболовство. «На воде, — так говорится в песнях, — не только мужчины ловят рыбу, но и рыба мужчин. Когда рыбак отправляется на свой промысел, он всегда должен брать с собой погребальное одеяние, а дома он оставляет плачущих. Когда же хлебопашец отправляется в поле, то дома остаются певицы, и в горнице радость». Несмотря на близость озера сето покупали рыбу у русских. Рыбу вначале обменивали на зерно, позже стали покупать за деньги. Начиная с последней четверти XIX века можно говорить о профессиональных рыбаках.
Основу хозяйства сето издавна составляло земледелие. Однако земли, пригодные для обработки, занимали немногим более половины: остальную территорию составляли леса, болота, пески.
Главным промыслом, дающим доход крестьянству, было льноводство. Псковский лён с его длинным шелковистым волокном белого, серого, золотистого или синеватого оттенка славился и в России, и во всей Европе.
В тех волостях, где почвы были неблагоприятны для выращивания льна (сетуские деревни близ Псковского озера), крестьяне занимались гончарным производством. Бродячие торговцы глиняными изделиями (потисето – «горшечники») характерны только для Сетумаа.
200–250 лет назад производство глиняных предметов из местного сырья было серьёзным дополнительным источником дохода для населения. Позже начали изготовлять глиняную посуду, покрытую глазурью. В первой половине XX века в Сетумаа работали 18 гончарных мастерских.
Знаменитые на всю Эстонию потисето путешествовали в конных повозках и развозили глиняную посуду по хуторам или обменивали свой товар на тряпьё и сдавали его на Ряпинаскую бумажную фабрику.
В сезон нанимались на русские рыболовецкие артели. Некоторые крестьяне промышляли извозом. Женщины добывали себе копейки подённой работой на помещиков и зажиточных хуторян соседнего Выруского уезда. В северных деревнях, окружённых лесами, был распространён деревообделочный промысел.
Развито прикладное искусство: узорное ткачество, вышивка и вязание, плетение кружев. Характерно обилие вязаных шерстяных носков, перчаток, варежек, в т. ч. на продажу.
Традиционное жилище
Деревни сето, как и русские деревни Псковщины, издавна были малодворными: по два-три двора. Каждая усадьба, или двор, сету, как обычно у крестьян, состояла из избы, хлевов, клети, риги для просушки и обмолота зерна. Связывали избы с хозяйственными постройками по-разному.
В избе примерно четверть площади занимала печь, по диагонали от неё — «святой угол». Печь
топилась по-чёрному, при каждой топке дым валил в избу. Чтобы не выпускать тепло, в избе была не только дверь, но и полудверь. Наружную дверь распахивали настежь, дым устремлялся вверх. В срубе избы вырубались небольшие оконца — «дымники».
Спали на пристенных лавках и на печи. Для детей кидали на пол солому, матрасики. Под голову подкладывали какое-нибудь тряпьё, укрывались полушубками, армяками.
В святом углу под иконами стоял стол, за которым ели.
Площадь избы была невелика. Теснота и скученность особенно ощущались зимой, весной же молодёжь переселялась в клети, на сеновал, хозяева устраивались в просторных сенях. В избе оставались лишь старики и малые дети.
Избы начали благоустраиваться в последней четверти ХIХ века. Когда появились печи с трубами, к ним стали пристраивать плиты с двумя кругами и наглухо вмазанным большим котлом, в котором грели воду для хозяйственных надобностей. Вместо дощатых нар для спанья к стене ставили кровати, их мастерил сам хозяин. Готовую мебель зажиточные крестьяне покупали на ярмарках у кустарей из Выруского уезда и у псковских столяров.
Сетоские деревни с нерегулярной застройкой построены так, что со двора не увидишь даже хутора своих соседей. Основное отличие сетоского типичного хутора заключается в закрытом дворе, ограниченном постройками, высокими воротами и загораживающими заборами, что создаёт эффект хутора-крепости. Подобная планировка хутора утвердилась оттого, что вплоть до Северной войны территория Сетумаа была подвержена двусторонним набегам войск как с запада, так и с востока, что сопровождалось разорением окрестностей. Хутор-крепость давал возможность продержаться хоть какое-то время. Хутор был также хорошо продуман в смысле построек, всё располагалось близко друг к другу. На двор попадали через калитку или въезжали через парадные ворота.
Почти в каждой деревне была своя часовня цяссон (от русского слова «час», так как в молельне читались ежечасно молитвы). Обычно это были небольшие деревянные строения, изнутри щедро украшенные иконами, свечами и цветами. На крыше часовни – маленький крест. Хуторяне возводили часовню и присматривали за ней сообща. И по сей день часовни являются неотъемлемой частью сетоских сельских пейзажей. У каждой часовни есть свой ангел-хранитель, свой святой.
Часовня – святилище сето, она тесно связана со сводом различных обрядов. Часовня, как правило, заперта, ключ находится у деревенского головы или у хозяина (хозяйки) часовни. Посещение часовни возможно во время деревенских праздников, когда в часовне читают молитву.
Традиционная одежда
В одежде сето можно выделить древне-чудской, славяно-русский и общеприбалтийский пласты.
Младенческая и детская одежды русских и сето одинакова.
Женскую одежду сето отличали русские элементы: рубаха-долгорукавка, до 123 см, (позднее — так называемого новгородского типа с широкими рукавами), и глухой косоклинный сарафан.
Рукава у рубахи собирали от кисти до локтя в складки либо просовывали руки в отверстия у запястья, и рукава свисали. Рубахи были белые, льняные. Праздничные украшались красной тканой вышивкой: рукава у плеч и манжеты.
Такие же длинные рукава были и у сарафанов, но они спускались по спине, так как были вшиты в плечевые швы и являлись своего рода украшением. Это отражение старинной русской моды. Сарафан – глухой, косоклинный, с красной каймой, понизу пускалась чёрная бахрома. Сарафаны имели различные названия: «китасник», «рююд», «сукман». В настоящее время эти названия сохранились, но между ними сложно определить разницу. Чаще употребляется «сукман».
Сарафаны различались цветом и тканями: летом носили холщовые, жёлтые или синие, зимой чёрного или серого цвета, из домотканой шерсти. На праздники, невестам на свадьбу, иногда и покойницам шили шерстяные сарафаны белого цвета.
На сарафан надевали широкий пояс ву. Обязательно носили передники: длиннее и шире русских (заходили назад на 3/4 тела) без кармана. Праздничный передник — белый вышитый.
Изменения в одежде пришли в конце ХIХ века: рубахи-долгорукавки сменились рубахами с пышным рукавами, которые украшали вотканным геометрическим орнаментом.
У сето сохранились и детали древней эстонской одежды, например, поверх сарафана через пояс на боку перекидывали набедренник пуусапылль, долго сохранившийся в костюме невесты.
В качестве головного убора женщины в рабочие дни носили платок кулдред.
До наших дней сохранился полотенчатый головной убор линик, с тканным узором на концах или не украшенный. Длинный до пят, его продевали под пояс. Сверху на линик повязывали красные тканые ленты пяву длиной до пояса. На ленту пришивали бусины хелме. Эстонские же хозяйки во второй половине ХIХ века сменили линик на чепцы.
Своеобразие сетоской женщины особенно сказывалось в головных уборах: девушки заплетали косу и покрывали голову платком. По праздникам надевали ваник — венец на твёрдой основе, покрытый шёлком или парчой. Женщины вплетали в волосы лён — получались «рога» или «бугры». Закреплённые на висках косы покрывались лиником, сверху которого шла повязка — «головной пояс».
Особенность праздничного наряда — множество нагрудных украшений из серебра: нагрудная чаша сыльк и разновидности цепочек: чапошка, хелме, туникелакет, рублекут, пуртукалакерт. Металлические украшения были обязательной принадлежностью женской праздничной одежды. Серебряные украшения были шейными и нагрудными, из которых особо выделяется большая конусообразная пряжка сыльг. Кроме нагрудных украшений носили ещё кольца и браслеты, а также серьги, не встречавшиеся у эстонцев, долго сохранившийся в костюме невесты. В качестве головного убора женщины в рабочие дни носили платок.
До наших дней сохранился полотенчатый головной убор, с тканым узором на концах или не украшенный. Длинный до пят, его продевали под пояс. Сверху на линик повязывали красные тканые ленты длиной до пояса. На ленту пришивали бусины. Эстонские же хозяйки во второй половине ХIХ века сменили линик на чепцы.
Верхняя одежда ряпик — белый приталенный кафтан с двумя группами складок (по 4) сзади, закрывал сарафан, застегивался на одну пуговицу, спереди косоворот обшит красным. Ряпик различался летний (тоньше) и зимний.
Обувь: поршни паства, лапти из пакли или льна цува.
Вплоть до 1950-х годов в народную одежду одевались по праздникам. Но и теперь полный костюм достаёт из сундука каждая женщина, которая поёт в хоре или собирается на свадьбу.
Эстонско-финский фольклорист и этнограф Яо Хурт, изучавший “страну Сетомаа” в конце XIX века, пишет: «Спросив одну сетукезку, почему она и её одноплеменницы не хотят изменить одежды, я получил ответ: “Да разве это возможно? Ведь она красива, наши матери так же одевались. Святая Дева Мария носила такую же одежду, и было бы грешно заменить её другой».
Народная одежда у мужчин сменилась гораздо раньше, чем у женщин. Уже в первой половине ХIХ века мужчины носили рубахи-косоворотки с широкими рукавами и с нагрудным разрезом на левой стороне или посередине. Разрез был в отличие от русских до пояса. Рубахи сету носили длинные, до колен, навыпуск. Праздничные рубахи украшали узким тканым узором (влияние русских). Подпоясывали рубахи узким кручёным поясом. Штаны-порты чёрные, синие. Только у стариков встречались традиционные полосатые штаны. Мужчины носили белые шерстяные чулки до колена, на голени красный узор. Верхней одеждой служил кафтан, который позже сменил хярмак, длиной до пят. Головными уборами были различные шляпы.
Одежда псковских сето в далёкие времена была сходной с одеждой юго-восточных эстонцев. Постепенно псковские сето переняли много деталей у русских крестьян.
Верхней одеждой у мужчин и женщин был приталенный белый кафтан по колено, края окантованы чёрным бархатом. Зимой — шуба, вязаные узорчатые варежки. Универсальной обувью служили кожаные постолы, которые подвязывали верёвками (ближе к Печорам) и оборами (ближе к Изборску). Рабочей обувью считались лапти. По праздникам женщины надевали туфли, мужчины — высокие сапоги. Носили шерстяные вязаные чулки, они были без пяток. Обязательным элементом костюма был пояс, сотканный на ниту или на бердечке.
Национальная кухня. Рецепты
Наиболее древние кушанья из ячменя — каши и лепёшки — сето готовили так же, как эсты. Со временем от славян-кривичей распространились славянские виды кушаний: творог, толокно, молотое из овса, овсяный кисель, молоко из семян конопли и другие. Названия их у сето и соседних эстонцев одинаковы.
Позднее от русских крестьян сето заимствовали блины, ватрушки, кутью, пироги с разными начинками.
Сето были православными и соблюдали пост. Готовили окрошки, неизвестные эстонцам, квашеную смесь из варёной капусты и свёклы.
Выпекали хлеб и готовили еду в русской печи. Утренней горячей едой были похлёбки, картошка, лепёшки или блины. К картошке подавали разведённый солёный творог, конопляное масло, селёдочный рассол, тёртую редьку, солёные грибы с постным маслом. В обед ели густые супы-похлёбки из перловой крупы (иногда с бобами и горохом), заправляли их молоком или постным маслом. Мясо клали в щи только в зимний мясоед, от Рождества до Масленицы. На ужин давали чаще всего мятый картофель.
Мясо для еды всегда солили, свежим ели лишь при забое скотины. Вплоть до начала ХХ века сето ничего не готовили из свежей крови животного, верили, что в крови его душа.
Свиное сало топили и хранили в кадке, мясо солили в длинном корыте. Молоко редко пили свежим, его либо квасили, либо готовили из него творог, из которого делали сыр. В конце ХIХ века из творога стали варить так называемый сладкий сыр, который по способу приготовления и вкусу сходен с русской пасхой. Это было праздничное блюдо: творог подавали на стол в глиняной миске, сверху клали кусок масла. Масло «вяртели» из топлёной сметаны в чашке деревянной ложкой.
Самым распространённым напитком был квас, не только из сухарей, но и из ягод можжевельника, который, по мнению крестьян, обладал целебными свойствами.
Свой алкогольный напиток – самогон ханзя сету гонят из пшеничной браги, варят своё пиво. Ханзя ударяет в голову, и наливают её только мужчинам, зато пиво предлагают и женщинам.
Картофельно-крупяная каша с грибами
1 кг очищенного картофеля, 1 л воды, соль, 1/2 стакана крупы, 50 г жира, 300 г грибов, 1 луковица. Измельчённый картофель положить в подсоленную воду, варить до полумягкого состояния. К картофелю добавить промытую крупу, но не размешивать. Тушить на медленном огне, пока картофель не станет мягким. Лук покрошить и вместе с грибами прогреть в жире, добавить в кашу и тщательно размешать.
Мясной пирог из ржаной муки
2 стакана теплой воды, 25 г дрожжей, 1 ч. ложка сахара, 0,5 кг ржаной муки, 0,5 кг пшеничной муки, соль, 200 г копчёного мяса, 2 средних луковицы. Дрожжи развести в теплой воде, добавить сахар, соль и муку. Замесить тесто, дать ему подняться. Мясо порезать на маленькие кубики, пожарить их с нарезанным луком. Добавить приправы. Поднявшееся тесто разделить на два равных куска, каждый из них раскатать в ровный пласт толщиной около 1 см. Один пласт поместить в смазанную маслом форму, сверху положить начинку, накрыть ее вторым пластом. Края завернуть, пирог поместить на противень. Перед тем, как ставить пирог в духовку, смазать тесто сверху молоком. Печь при температуре 180° до готовности.
Холодный суп «Любница»
1,5 л кваса, 200 г колбасы без жира, 100 г зелёного лука, 200 г свежих огурцов, 100 г сметаны, 6 редисок, 2 яйца, соль, сахар, горчица. Колбасу нарезать кубиками. Луковицы покрошить и растирать с солью, пока не выступит сок. Варёные яйца, огурцы и редис также нарезать кубиками. Смешать сметану с яйцами и луком, после чего добавить соль, сахар и горчицу по вкусу. Затем залить все квасом, добавить остальные продукты, тщательно перемешать и поставить в холодное место.
Кровяные рождественские колбаски
Мелко нарезанное свежее мясо поросёнка обжаривается с луком, перцем и солью. Предварительно тушится на медленном огне перловая крупа. Готовые ингредиенты перемешиваются с добавлением крови молодого поросёнка и помещаются в очищенные и промытые кишки. Далее готовые колбаски обматываются бечёвкой, отвариваются в кипящей воде и обжариваются до румяного вида.
Сетуские пивные блины
2 стакана гречневой или ячменной муки, 3 стакана пшеничной муки, 2 стакана молока, 3 стакана пива, 3 яйца, 8 ст. ложек сметаны, 3-4 ч. ложки соли, 30 г дрожжей, пиво для обжарки. Дрожжи развести в парном молоке, добавить муку, соль. Затем добавить в тесто яичный желток, пиво, сметану и оставить на 3 часа подниматься. Перед тем, как жарить блины, добавить в тесто взбитый белок.
Сыр (Sõir)
1кг творога, 3 яйца, по 1 литру молока и воды, 200 гр. сливочного масла и тмин по вкусу.
Творог заливается молоком, разбавленным водой и нагревается на слабом огне до отделения сыворотки. Когда сыворотка начнет отделяться, а творог прилипать к ложке, откинуть массу на сито или дуршлаг, покрытый марлей. В кастрюлю на огне кладется и растапливается масло, туда же добавляется творог и взбитые яйца, всё содержимое постоянно помешивается до образования однородной массы. Добавляется по вкусу соль и тмин, затем масса выливается в форму и остужается.
Овсяный кисель
0,5 кг овсяной муки, 2 л воды, 1 ст. ложка масла, 2 ст. ложки сахара, соль по вкусу. Крупные овсяные хлопья заливаются тёплой водой, размешиваются деревянной ложкой и ставятся в тёплое место киснуть. 2 дня спустя смесь процеживают, полученную жидкость сливают в жаровню и варят на маленьком огне, непрерывно помешивая. Когда смесь загустеет и сделается однородной, кисель готов. В него добавляют соль, сахар и масло. Едят кисель тёплым с холодным молоком либо холодным со сладкой водой.
Компот из тыквы
Тыква разрезается на кубики, заливается в глубокой посуде водой с уксусом или лимонной кислотой, добавляется сахар, гвоздика, корица по вкусу. После помешивания компот доводится до кипения и кипятится не более 2-х минут для сохранения витаминов. Остывший компот подаётся на стол.
Фольклор
До наших дней дожило богатейшее, поразительное по красоте и разнообразию народнопоэтическое творчество сету: песни, музыка, танцы, сказки, предания, пословицы, загадки, игры. Все календарные и семейные обряды, все этапы трудовой деятельности, повседневная жизнь сету запечатлены в песне, каждое ритуальное действие закреплено звуком и образом.
Первооткрывателем сетуского фольклора был Ф.Р. Крейцвальд, но крупнейшим собирателем и специалистом в области поэтического творчества сету является Я. Хурт. Знаток сетуской культуры, он хотел издать «Книгу о сету», но, к сожалению, не сумел реализовать задуманное. Свет увидели только три тома «Песен сету» (1975 текстов песен), изданные в 1904 — 1907 годах Финским литературным обществом.
По наблюдениям Я. Хурта, у сету была своя «классификация» песен. Они разделяли их на три группы:
1) старинные (wana laulu), «унаследованные с древних времен», песни сказочного, легендарного или мифологического, а также нравоучительного содержания, т.е. лиро-эпические;
2) очередные или порядковые (korra laulu) — «все песни, которые переходят из поколения в поколение» и повторяются из года в год, из жизни в жизнь, т.е. трудовые, обрядовые, игровые и т.п.;
3) суетные песни, т.е. импровизации (tsorts laulu) — «песни между прочим», в том числе и непристойные. Все они, будучи «выражением душевного настроения», забываются «столь же быстро, как они возникают».
Хранительницами песенно-поэтических традиций сету в XIX в. были женщины, лучших из них, владеющих даром импровизации, в Сетумаа называли Матерями Песни. Игра же на музыкальных инструментах считалась исключительно мужским делом.
Как и у всех прибалтийско-финских народов, древнейшим и наиболее чтимым музыкальным инструментом у сету был канн ель. По легенде, каннель сделал Бог (из можжевельника), а все остальные музыкальные инструменты (дудку, флейту, свирель, рожок, скрипку, гармонь) изобрел для соблазна людей черт. Сету верили, что заключенная в каннеле чудесная сила способна отогнать смерть. Во время Великого поста, когда всякий шум и веселье, даже озорство детей старше семи лет запрещалось, игра на каннеле считалась богоугодным делом: каннель — illos Eessu pill (прекрасный инструмент Иисуса).
Из танцев наиболее распространены «лабаялг», «виру-маге», «каэра-яан», сетуская пляска «сетокыны». Исполняются они под аккомпанемент гармони или баяна (реже скрипки или каннеля).
Особенность сетоского танца каргус заключается в том, что мужчины и женщины танцуют по отдельности, парный танец – явление более позднее.
В повествовательном фольклоре сету особо следует выделить сказку. Среди сету было много сказителей (сказительниц), обладающих умением развертывать фабулу. Здесь эстонские фольклористы записали самые длинные сказки. Характерно, что, если сказка содержала стихотворные вставки, то сету их напевали.
Айво и одноглазая щука
Сказка народа сету
Айво в челноке однажды вышел в озеро под утро и большой поставил невод. Стало солнце подниматься, словно в зеркало, смотреться в синеву воды озёрной. Айво невод поднимает – ни одной рыбешки нет, даже маленькой плотвички, даже юркого ерша. Вновь пускает невод Айво в глубину озёрных вод.
Терпелив рыбак, он знает, что удачу надо ждать… Поднялось повыше солнце, синеву зазолотило в небесах и на воде. Снова тащит невод Айво. Снова в неводе улова никакого нет совсем, легок невод, как вначале. Ни салаки в нём, ни щуки, ни тяжёлых судаков. Айво в третий раз бросает, терпеливый, смирный Айво, свой надёжный, крепкий невод в глубину — и снова ждёт. И уже над головою светится-сияет солнце, темя жарко напекло.
В третий раз перебирает Айво невод — ни рыбёшки. Не сверкает чешуя, серебром не отливает сеть смолёная его… И тогда озлился Айво, терпеливый, смирный Айво, на Хозяина Воды, на Озёрного Владыку. Плюнул в воду, рассердясь, кулаком по водной глади стукнул, брызги полетели. И в сердцах он закричал: “Ты зачем, владыка Пейпси, рыбу в невод не пускаешь и не даришь мне улов?!
Я не первый год рыбачу, мы давно с тобою дружим, и всегда ты мне удачу посылал из глубины. И всегда уловом крупным, судаком и щукой были сети у меня полны. Я ж тебе всегда подарки очень щедрые дарил: перед каждою рыбалкой хлеб, завёрнутый в берёсту, а бывало, даже яства по волне к тебе пускал. А на праздник непременно я всегда хмельного мёда выливал горшочек в воду, чтобы ты повеселился… Чем тебе не угодил я, и на что ты рассердился? Что ты хочешь от меня?!”
Я от слов горячих Айво гладь озёрная вскипела, волны вдруг забушевали, небо чёрной пеленою вдруг покрылось, гром ударил, поднялась большая буря. И челнок долблёный Айво буря к берегу помчала и ударила о камень, о прибрежную скалу, и разбила сразу в щепки. А рыбак и сам, как щепка, от могучего удара полетел он над водою, и упал с такою силой, что сознанье потерял он. И, как мёртвый, пролежал он до заката. Но очнулся, встал и вспомнил, что случилось, огляделся, отряхнулся… Видит — озеро спокойно, а у ног его лежит на песке большая щука. “Вот спасибо. Водяной! — закричал оживший Айво, — ты разбил челнок мой верный, но меня в живых оставил, да ещё и с этой щукой я теперь домой вернусь!”
Потянулся Айво к щуке, что лежала и хватала воздух ртом своим зубастым. Взял её — и в изумленье тут же выронил. Была эта щука — о д н о г л а з о й ! Да, всего одним лишь оком на него смотрела рыба… “Что за диво?! — прошептал он — Я ещё ни разу в жизни одноглазых рыб не видел…” Только в тот же миг опять бедный Айво изумился: щука вдруг заговорила! С человеческою речью одноглазая рыбёха обратилась к рыбаку, пасть зубастую разинув: «Ты меня послушай, Айво! А послушав, на свободу отпусти, отдай воде… Я — посланница владыки, что водой озёрной правит, озером Чудским владеет.
Он велел тебе сказать: слишком, Айво, ты зазнался, что в деревне и в округе ты удачливее всех в мастерстве рыболовецком, что всегда твой невод полон рыбой самою отборной. Всем ты хвастаешься, Айво, что с владыкою озёрным вы давно друзьями стали. Вот он и решил проверить, друг ему ты или недруг. Мало ты подарков даришь в благодарность Водяному. Что там хлеб и мёд хмелящий! Нет, поди-ка докажи ты, что тебе для Водяного ничего не жаль на свете — подари ему жену! До утра пусти ко дну свою жёнушку родную, распрекраснейшую Марью, мать твоих пяти детей. Водяной давно уж знает, что во всём краю озёрном нет ни женщины красивей, ни хозяйки домовитей. Так отдай же до рассвета Марью в жёны Водяному! Пусть она ему послужит… А иначе — не видать никакой тебе удачи. Он тебе не только рыбы никакой не пустит в невод — он тебя совсем утопит… Эта буря — лишь задаток, лишь урок тебе, рыбак! Вот и всё я рассказала, что велел мне Водяной. А теперь меня на волю отпусти, рыбак, скорей…”
Бросил Айво щуку в воду, сел на камень и заплакал он горючими слезами. Долго плакал Айво бедный, хоть не плакал никогда он даже в детской колыбели… Как не плакать, если Марью больше жизни он любил. Только знал он про свирепый нрав озёрного владыки, знал, что тот не только может одного его оставить без улова, но и всех рыбаков из сёл прибрежных, а не то и всех погубит! Стоит пальцем шевельнуть — буйною водой затопит все рыбачьи наши сёла. Дед рассказывал — бывало в старые века такое… Нет, не шутят с Водяным, и нельзя ему перечить… “Только как же мне без Марью? — горько думал бедный Айво. — Без неё мне и не жить…” …И домой приходит Айво.
Ждать его давно устали все домашние. И спят. Дети спят, и дремлет Марью… На руки её берёт он и, слезами обливаясь, к озеру её несёт. Там он сел в челнок соседа и во мраке предрассветном вышел в озеро, с собою рядом усадив жену и держал её покрепче, чтоб она не просыпалась. Вышел Айво к середине полноводного простора, бросил весла, встал над лодкой, поднял на руки жену, поднял Марью, чтобы бросить в голубую глубину… В этот миг на самой дальней кромке озера Чудского первый луч сверкнул рассветный, и лицо уснувшей Марью осветил он, озарил…
И опять увидел Айво, как она была красива! И вскричал он: “Нет, Хозяин, Царь Озёрный, Водяной! Эту дань ты не получишь, я отдам тебе другую. Верный друг тебе нужнее, чем жена. Рыбак умелый, тайны озера Чудского я тебя не хуже знаю и помощником надёжным буду я тебе навек. Не отдам тебе я Марью — пусть она живёт на свете меж людьми, а я с тобою вечно буду под водою. Получай же ты меня!”.
И как только бедный Айво, положив на днище лодки спящую свою жену, распрямился, изготовясь прыгнуть камешком на дно, — рыба из воды взметнулась, белой чешуёй сверкая, словно молния живая! Одноглазую, чудную Айво щуку в ней узнал. И единственным сверкая глазом тёмно-золотым, щука вновь заговорила: “Отправляйся, Айво, с миром к своему родному дому, увози с собою Марью. Ты озёрному владыке доказал рыбачью верность. Он тебе отныне верит. Знает он, что ты и жизни для него не пожалеешь… Так живи же долгий век!” И ушла обратно в воду… И причалил Айво вскоре к мысу, к берегу родному. И тогда проснулась Марью и сказала в удивленье: “Ты зачем меня принёс к озеру, в челнок соседский усадил? Ведь свой — хороший, вот он, твой челнок надёжный, доверху забитый рыбой, новый невод рядом с ним!..” И жене ответил Айво: “Не хотел тебя будить я и сюда принёс, чтоб снова мы, как в годы молодые, вместе встретили зарю!”
Предания не пользовались такой популярностью, как сказки, однако и их у сету сохранилось достаточно. Многие предания, зафиксированные этнографами XIX в., можно слышать и сегодня, в конце XX в.; они почти не изменились. Например: предание о мужике, который пытался использовать для хозяйственных нужд Иванов камень.
Большая часть сетуских преданий носит локальный характер и связана с местными священными камнями, каменными крестами, часовнями, источниками, могильниками, чудотворными иконами и историей Псково-Печерского монастыря. Среди последних предание о «печерском богатыре», именуемом Корнилой. В этой своеобразной сетуской Калевале (правильнее сету-выруской, так как «печерский богатырь» является также героем сказаний у выруских эстонцев), кроме ратных подвигов, в числе деяний богатыря — строителя стен Печерского монастыря, замечательная кончина или бессмертие. Предание рассказывает, что богатырь после отсечения головы Иваном Грозным взял ее в руки, «пришел в монастырь и улегся спать», предсказав, что не восстанет от смертного сна до тех пор, покуда не начнется распря столь великая, что кровь хлынет через построенные им монастырские стены. Это сетуское предание о «печерском богатыре» сопоставимо с эстонским преданием о богатырях Калевипоэге и Суур-Тыле и русскими легендами о преподобном Корнилии и святителе Николае. Последний тоже, по утверждениям сету, лежит в Тайлове — самом «заповедном» сетуском приходе XIX в. и восстанет в час «последней битвы».
Тематика песен и повествований у сету та же, что и у других земледельческих народов Восточной Европы. Но именно в фольклоре сету наиболее последовательно отразились характерные черты их социально-конфессиональной общности: групповое сознание православных крестьян-общинников, не испытавших помещичьего произвола. У сету не получила развитие тема социального (антифеодального, антиклерикального) протеста, отсутствует также тема семейного конфликта на почве майората — традиции передачи земли только старшему сыну. К произведениям социального и семейного круга у сету относятся рекрутские причитания, сказки и песни о сиротской и вдовьей доле. Вместе с тем в фольклоре сету явно выступает их христианизированное общественное сознание, о чем свидетельствуют устная апокрифическая традиция, получившая широкое распространение: «лиро-эпические народные песни, в которых присутствуют библейские персонажи…, чаще, чем в других местностях, встречаются в кругу сетуских песен».
Изучение фольклора приводит к выводу, что культура сету, будучи сопоставлена с культурами других прибалтийско-финских народов Северо-Запада России, не является ни языческой, ни архаической, «первобытной», как ее были склонны рассматривать некоторые исследователи XIX в. (например, Я. Хурт). Культура сету выглядит необычно только при сравнении ее с европеизированной лютеранско-протестанской культурой Эстонии XIX в. В сопоставлении с культурой води, ижор, вепсов, карел и даже русских крестьян Северо-Запада, она обнаруживает как структурно-стадиальную, так и тематическую общность. Причиной этой общности являлись как длительное разностороннее общение, так и единство религии.
Язык и письменность
В Эстонии сету официально не считаются национальным меньшинством, их язык считается частью выруского диалекта эстонского. Выруский диалект (также выруский язык, язык выро) — один из диалектов южноэстонского языка или южного наречия эстонского языка. Принадлежит к прибалтийско-финской группе финно-угорских языков В связи с преподаванием в школах близкого литературного эстонского сету Эстонии перешли на него. Сами сету считают свой язык самостоятельным. Этнографы-лингвисты — частью выруского диалекта южноэстонского языка-диалекта.
Социолингвистическое положение
В последние годы на основе выруского диалекта развивается собственный литературный стандарт и предпринимаются попытки придать ему статус регионального языка Эстонии.
На сегодняшний день выруский диалект используется в работах некоторых эстонских сценаристов, поэтов и писателей. Он преподаётся один раз в неделю в 26 школах. Дважды в месяц выходит газета Ума Лехт.
В 1970—1980-е годы на выруском диалекте (в эстоноязычных сборниках) публиковалась часть стихотворений эстонского поэта Пауля Хааваокса.
Лингвистические отличия
Со структурной точки зрения отличия между выруским и другими эстонскими диалектами не настолько сильны, чтобы затруднять взаимопонимание и сами по себе свидетельствовать в пользу статуса отдельного языка для выруского. Хотя он, в силу географического положения, наиболее далёк от литературного эстонского.
В выруском диалекте, как и во многих других финно-угорских языках, есть гармония гласных, которая отсутствует в стандартном эстонском.
Письменность
Как и в литературном эстонском, используется письменность на латинской основе. Отличия заключаются в следующем:
- q означает гортанную смычку;
- y означает высокий звук ы, более близкий к i, что отличает его от õ (ы), присутствующего также и в литературном эстонском;
- мягкость согласных обозначается либо акутом над буквой, либо апострофом после неё.
Включен в 2009 году ЮНЕСКО в Атлас исчезающих языков мира как «находящийся под угрозой исчезновения
Краткий разговорник:
Pääväst! — Добрый день!
Hüvvä aigu! — До свидания!
Aiten! — Спасибо!
Olõ hüä! — Пожалуйста!
Kõik om höste! — Всё хорошо!
Andist! — Извините!
Mõistat sa kõnõlda seto keelen? — Вы говорите по-сетоски?
Jakku! — Приятного аппетита!
Jah — Да.
